Годы Великой Отечественной войны… страна переживала дни и месяцы смертельной опасности, и лишь колоссальное напряжение патриотических сил, мобилизация всех резервов духа помогла отвести грозную беду. «Великая Отечественная война, – писал Г.К.Жуков, – явилась крупнейшим военным столкновением. Это была всенародная битва против злобного врага, посягнувшего на самое дорогое, что только есть у советских людей».
Искусство, литература вышли на огневой рубеж. «Нравственные категории – писал Алексей Толстой, – приобретают решающую роль в этой войне. Глагол уже не только уголь, пылающий в сердце человека, глагол идет в атаку миллионами штыков, глагол приобретает мощь артиллерийского залпа».
Константин Симонов в предвоенные годы заметил, что «перья штампуют из той же стали, которая завтра пойдет на штыки». И когда ранним июньским утром в родной дом вломилась «коричневая чума», писатели сменили штатскую одежду на гимнастерку, стали армейскими корреспондентами.
У Алексея Суркова есть стихотворение, воплотившее настроения и чувства советских писателей, ушедших на фронт. Их было свыше тысячи человек… Не вернулись домой более четырехсот.
Я шагал по обугленной боем меже,
Чтоб до сердца солдат дойти.
Был своим человеком в любом блиндаже,
У любого костра при пути.
Писатели военных лет владели всеми родами литературного оружия: лирикой и сатирой, эпосом и драмой.
Как и в годы гражданской войны, самым действенным стало слово поэтов–лириков и писателей–публицистов.
ПОЭЗИЯ
Тематика лирики резко изменилась с первых же дней войны. Ответственность за судьбу Родины, горечь поражений, ненависть к врагу, стойкость, верность Отчизне, вера в победу – вот что под пером разных художников отлилось в неповторимые стихотворения, баллады, поэмы, песни.
Лейтмотивом поэзии тех лет стали строки из стихотворения Александра Твардовского «Партизанам Смоленщины»: «Встань, весь мой край поруганный, на врага!» «Священная война», приписываемая обычно Василию Лебедеву–Кумачу, передавала обобщенный образ времени, его суровое и мужественное дыхание:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, –
Идет война народная,
Священная война!
Одические стихи, выразившие гнев и ненависть советского народа, были присягой верности Отчизне, залогом победы, били по врагу прямой наводкой. 23 июня 1941 года появилось стихотворение А.Суркова «Присягаем победой»:
В нашу дверь постучался прикладом непрошеный гость.
Над Отчизной дыханье грозы пронеслось.
Слушай, Родина! В грозное время войны
Присягают победой твои боевые сыны.
Поэты обращались к героическому прошлому родины, проводили исторические параллели: «Слово о России» Михаила Исаковского, «Русь» Демьяна Бедного, «Дума о России» Дмитрия Кедрина, «Поле русской славы» Сергея Васильева.
Органическая связь с русской классической лирикой и народным творчеством помогала поэтам раскрыть черты национального характера. Всеволод Вишневский отмечал в дневнике военных лет: «Повышается роль национального русского самосознания и гордости». Такие понятия, как Родина, Русь, Россия, Русское сердце, Русская душа, нередко вынесенные в заглавие художественных произведений, обретали невиданную историческую глубину, поэтическую объемность. Так, раскрывая характер героической защитницы города на Неве, ленинградки блокадной поры, Ольга Берггольц пишет:
Ты русская – дыханьем, кровью, думой.
В тебе соединились не вчера
Мужицкое терпенье Аввакума
И царская неистовость Петра.
В ряде стихов передается чувство любви солдата к своей «малой родине», к дому, в котором он родился. К тем «трем березам», где он оставил часть своей души, свою боль и радость («Родина» К.Симонова).
Женщине–матери, простой русской женщине, проводившей на фронт мужа и сыновей, пережившей горечь невосполнимой утраты, вынесшей на своих плечах нечеловеческие тяготы и невзгоды, но не потерявшей веры – долгие годы будет она ждать с войны тех, кто уже никогда не вернется,– посвятили поэты проникновенные строки:
Запомнил каждое крыльцо,
Куда пришлось ступать,
Запомнил женщин всех в лицо,
Как собственную мать.
Они делили с нами хлеб –
Пшеничный ли, ржаной, –
Они нас выводили в степь
Тропинкой потайной.
Им наша боль была больна, –
Своя беда не в счет.
(А.Твардовский «Баллада о товарище»)
В той же тональности звучат стихи М.Исаковского «Русской женщине», строки из стихотворения К.Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…»:
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все–таки горд был за самую милую,
За русскую землю, где я родился.
За то, что на ней умирать мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По–русски три раза меня обняла.
Суровая правда времени, вера в победу советского народа пронизывают стихи А.Прокофьева («Товарищ, ты видел…»), А.Твардовского («Баллада о товарище») и многих других поэтов.
Серьезную эволюцию претерпевает творчество ряда крупных поэтов. Так, муза Анны Ахматовой обретает тон высокого гражданства, патриотического звучания. В стихотворении «Мужество» поэтесса находит слова, образы, воплотившие неодолимую стойкость сражающегося народа, звучащие с силой величественного хорала:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, –
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем.
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
Сражающемуся народу в равной мере были нужны и гневные строки ненависти, и задушевные стихи о любви и верности. Вот почему широкой популярностью пользовались стихотворения К.Симонова «Убей его!», «Жди меня, и я вернусь…», гневное стихотворение А.Прокофьева «Товарищ, ты видел…», его поэма «Россия», исполненная любви к Родине. Часто оба эти мотива сливаются воедино, обретая большую эмоциональную силу.
Строки поэтов, обращенные к одному человеку – к солдату, к любимой, – одновременно воплощали думы и чувства многих. Именно об этом, пронзительно личном и в то же время близком всему военному поколению, слова знаменитой «Землянки» А.Суркова:
Ты сейчас далеко–далеко,
Между нами снега и снега,
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти четыре шага.
Сильные чувства вызывают стихи молодых поэтов, для которых война была первым и последним испытанием в их жизни. Георгий Суворов, Михаил Кульчицкий и многие другие талантливые юноши не вернулись с поля боя. Зимой 1942 года в смоленских лесах погиб политрук пулеметной роты, студент Московского университета Николай Майоров. Строки из стихотворения «Мы», которые он написал еще в 1940–м и пророчески завещал идущим вослед:
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли не долюбив,
Не докурив последней папиросы… –
навсегда останутся поэтическим памятником его поколению.
Песни военной поры в жанровом отношении чрезвычайно многообразны. Мысли и чувства, переданные в стихах, положенных на музыку, звучат особенно отчетливо, приобретают дополнительную эмоциональную силу. Тема священной борьбы против фашистских захватчиков становится основной для песен–гимнов. Написанные в торжественно–приподнятом тоне, призванные создать обобщенно–символический образ сражающегося народа, лишенные бытовых подробностей и деталей, эти гимны звучали сурово и торжественно.
Во времена тяжелого лихолетья у советского человека обостряется чувство родины. Образ России с ее просторами, полями и лесами сказочной красоты приобретает в песнях на стихи А.Прокофьева, Е.Долматовского, А.Жарова, А.Чуркина и многих других поэтов то романтически–возвышенное, то лирико–интимное звучание. Особой популярностью пользовались лирические песни на слова М.Исаковского, А.Фатьянова, А.Суркова, К.Симонова и других поэтов, посвященные дружбе, любви, верности, разлуке и счастью встречи, – всему тому, что волновало и согревало солдата в дали от родного дома («Землянка» А.Суркова, «Огонек» М.Исаковского, «Темная ночь» В.Агатова, «Вечер на рейде» А. Чуркина); стихи о военных буднях, шуточные, положенные на мелодии задушевных русских песен, частушек, вальсов. Такие произведения, как «Дороги» Л.Ошанина, «Вот солдаты идут» М.Львовского, «Соловьи» А. Фатьянова и другие постоянно предавались по радио, исполнялись во время концертов на фронте и в тылу.
Крепнущей солидарностью народов, связанных единством социально–исторической цели, обусловлено усиление взаимовлияния и взаимообогащения национальных литератур. Во фронтовых условиях межнациональное общение стало особенно тесным, а дружба народов еще более прочной. Писателями раскрывались те духовные ценности, которые рождались в совместной борьбе против фашизма.
Тема всенародного подвига вдохновляла поэтов старшего поколения (Максим Рыльский, Павло Тычина, Янка Купала, Джамбул Джабаев, Георгий Леонидзе и другие) и совсем молодых, чьи поэтические голоса окрепли в годы испытаний (Максим Танк, Кайсын Кулиев, Аркадий Кулешов и другие). Название книги латышского поэта Я.Судрабкална «В братской семье» – больше, чем обозначение сборника стихов; в нем отображены стержневые темы поэзии военных лет – дружба народов, интернационалистские, гуманистические идеи. В этом русле создавались произведения самых различных жанров: лирика и героико–романтическая баллада, песня–сказание и лирико–публицистическая поэма.
Сознание справедливости борьбы с фашизмом цементирует силы людей всех национальностей. Эстонский поэт Ральф Парве в стихотворении «На перекрестке» (1945) так выразил мысль о боевом содружестве на огненных перекрестках Великой Отечественной:
Мы из разных собрались дивизий.
Вот латыш – Москву он защищал,
Смуглый уроженец Кутаиси,
Русский, что махоркой угощал,
Белорус и украинец рядом,
Сибиряк, что шел от Сталинграда,
И эстонец… Мы пришли за тем,
Чтобы счастье улыбнулось всем!
Узбекский поэт Хамид Алимджан в стихотворении «Россия» (1943) писал:
О Россия! Россия! Твой сын, а не гость я.
Ты – родная земля моя, отчий мой кров.
Я – твой сын, плоть от плоти твоей, кость от кости, –
И пролить свою кровь за тебя я готов.
Идеи дружбы народов вдохновляли и татарского поэта Аделя Кутуя:
Я русскую столицу берег.
Чтобы жила татарская столица.
О единстве чувств и помыслов народов страны свидетельствовало их бережное отношение к культурным традициям, к сокровищнице духовных ценностей, умение поэтически воспринимать природу не только своего родного, но и инонационального края. Вот почему в высокой и чистой нравственной атмосфере даже хрупкая веточка сирени, как о том поведал А.Кутуй в стихотворении «Утренние думы» (1942), вырастает в символ несокрушимости:
Как я люблю весенний Ленинград,
Твоих проспектов гордое сиянье,
Бессмертную красу твоих громад,
Рассветное твое благоуханье!
Вот я стою, сжимая автомат,
И говорю врагам я в день весенний:
- Вы слышите сирени аромат?
Победа в этом запахе сирени!
Обостренное чувство родины питало пламя справедливого гнева, вдохновляло советских людей на подвиги в бою и труде. Отсюда неизменный мотив милой сердцу грузинских поэтов Картли (древнее название Грузии), воспевание Владимиром Сосюрой любимой Украины, вдохновенные картины Полесья и Беловежской пущи у белорусских поэтов. Все это рождало, пользуясь словарем Якуба Коласа, «созвучье и лад» малой и большой Отчизны в сознании лирического героя:
Родина в мире одна. Знай, что двух не бывает, –
Есть только та, где висела твоя колыбель.
Есть только та, что дала тебе веру и цель,
Та, что звездною славой нелегкий твой путь осеняет…
(Валдис Лукс, «Уходящий сегодня на бой»)
В 1944 году, когда Советская Армия, освободив Польшу и Болгарию, уже выходила на рубежи Эльбы, поэт Сергей Наровчатов писал:
То не слово врывается в слово:
От Урала и до Балкан
Крепнет братство, грозное снова,
Многославное братство славян.
(из цикла «Польские стихи»)
О гуманной миссии советских воинов–победителей говорил казахский поэт А.Сарсенбаев:
Это слава русских солдат,
Это прадедов наших стан…
Как они много лет назад,
Мы проходим гряду Балкан…
А дорога вьется змеей,
По опасным ползет местам,
Старый памятник боевой
Предвещает победу нам.
Содружество в общей борьбе с фашизмом, интернационализм – эти темы нашли воплощение в творчестве многих поэтов.
Эпоха Великой Отечественной войны породила замечательную по силе и искренности поэзию, гневную публицистику, суровую прозу, страстную драматургию.
Обличительное сатирическое искусство той поры родилось как выражение гуманизма и великодушия советского человека, защищавшего человечество от фашистских орд. Частушки, пословицы, поговорки, басни, сатирические перепевы, эпиграммы – весь арсенал острот был взят на вооружение. Исключительной действенностью отличалась саркастическая надпись или подпись под плакатом «Окон ТАСС», карикатурой.
Д.Бедный, В.Лебедев–Кумач, А.Твардовский, А.Прокофьев, А.Жаров и целая плеяда фронтовых сатириков и юмористов успешно выступала в жанре сатирической миниатюры. Ни одно сколько–нибудь значительное событие на фронте не прошло бесследно для сатириков. Разгром фашистов на Волге и под Ленинградом, в Крыму и на Украине, дерзкие рейды партизан по вражеским тылам, смятение и разброд в стане гитлеровской коалиции, решающие недели битвы в Берлине – все это остроумно и точно фиксировалось сатирическим стихом. Вот характерное для манеры Д.Бедного–сатирика четверостишие «В Крыму»:
– Что это? – Гитлер взвыл, глаза от страха жмуря. –
Потеряны – Сиваш, и Перекоп, и Керчь!
На нас идет из Крыма буря!
Не буря, подлый гад, а смерч!
Все средства комического заострения использовались для того, чтобы окончательно разделаться с противником. Этой цели служили иронические стилизации в духе старинных романсов, мадригалов, народных напевов, умело шаржированные сценки, диалоги. С серией «Эпитафии впрок» на страницах «Крокодила» выступил поэт Арго. «Пузатый Геринг в голубом мундире», что нетто весит «сто двадцать четыре, при орденах сто двадцать пять кило», неистовствовавший под небом Африки Роммель, которого, «чтобы не драпанул из могилы», пришлось «плитой могильной придавить», наконец, чемпион по вранью Геббельс – вот объекты сатирического пера поэта.
Воплощение коренных социально–нравственных, гуманистических идеалов борющегося народа с позиций углубленного историзма и народности мы находим в таком крупном эпическом жанре, как поэма. Годы Великой Отечественной войны стали для поэмы не менее плодотворным периодом, чем эпоха 20–х годов. «Киров с нами» (1941) Н.Тихонова, «Зоя» (1942) М.Алигер, «Сын» (1943) П.Антакольского, «Февральский дневник» (1942) О.Берггольц, «Пулковский меридиан» (1943) В.Инбер, «Василий Теркин» (1941–1945) А.Твардовского – вот лучшие образцы поэтического эпоса военных лет.
В поэме как жанре синтетическом есть и быт, и панорамная картина эпохи, выписанная со всеми конкретными деталями – от морщинок и рябинок на лице человека до знаменитых ватников и теплушек, индивидуальная человеческая судьба и раздумья о большой истории, о судьбах страны и планеты в середине двадцатого столетья.
Показательна эволюция поэтов П.Антакольского и В.Инбер. От перенасыщения ассоциациями и реминисценциями предвоенной поэзии П.Антакольский смело переходит к стиху суровому и простому. Поэма «Сын» подкупает сочетанием лиризма с высокой патетикой, проникновенной задушевности с гражданским началом:
…Снега. Снега. Завалы снега. Взгорья.
Чащобы в снежных шапках до бровей.
Холодный дым кочевья. Запах горя.
Все неоглядней горе, все мертвей.
Передний край. Восточный фронт Европы –
Вот место встречи наших сыновей.
Высокий гражданский пафос, социально–философские раздумья определяют звучание военной поэзии В.Инбер. Уже в первой главе «Пулковского меридиана» заключено кредо всего произведения:
Избавить мир, планету от чумы –
Вот гуманизм! И гуманисты – мы.
В поэтическом арсенале Н.Тихонова порох эпохи гражданской войны не отсырел. В чеканных строках поэмы «Киров с нами» образ руководителя города на Неве встает как символ несгибаемого мужества героических ленинградцев:
Разбиты дома и ограды,
Зияет разрушенный свод,
В железных ночах Ленинграда
По городу Киров идет.
«Пусть наши супы водяные,
Пусть хлеб на вес золота стал, –
Мы будем стоять, как стальные.
Потом мы успеем устать.
Враг силой не мог нас осилить,
Нас голодом хочет он взять,
Отнять Ленинград у России,
В полон ленинградцев забрать.
Такого вовеки не будет
На невском святом берегу,
Рабочие русские люди
Умрут – не сдадутся врагу.
Поэма военных лет отличалась разнообразием стилевых, сюжетно–композиционных решений. Строго выдержанным балладно–повествовательным построением отмечена поэма Н.Тихонова «Киров с нами». «Россия» А.Прокофьева создана средствами народной поэтики, напевного и раздольного русского стиха:
Сколько звезд голубых, сколько синих.
Сколько ливней прошло, сколько гроз.
Соловьиное горло – Россия,
Белоногие пущи берез.
Да широкая русская песня,
Вдруг с каких–то дорожек и троп
Сразу брызнувшая в поднебесье,
По–родному, по–русски – взахлеб…
Лирико–публицистическая поэма синтезирует принципы и приемы повествовательного и возвышенно–романтического стиля. Поэма М.Алигер «Зоя» отмечена удивительной слитностью автора с духовным миром героини. В ней вдохновенно и точно воплощены нравственный максимализм и цельность, правда и простота.
Московская школьница Зоя Космодемьянская без колебаний, добровольно выбирает суровую долю. В чем истоки подвига Зои, ее духовной победы? А.Твардовский, размышляя над тем, что формировало мироощущение людей 30–х годов, заметил: «Не та война. Какая бы она ни была… породила этих людей, а то... что было до войны. А война обнаруживала, выдавала в ярком виде на свет эти качества людей» (из дневника поэта 1940 года, содержавшего первоначальный замысел «Василия Теркина»).
Поэма «Зоя» – не столько жизнеописание героини, сколько лирическая исповедь от имени поколения, юность которого совпала с грозной и трагической порой в истории народа. Вот почему в поэме столь часто ведется задушевный разговор с юной героиней:
Девочка, а что такое счастье?
Разве разобрались мы с тобой…
Вместе с тем трехчастное построение поэмы передает основные этапы становления духовного облика героини. В начале поэмы легкими, но точными штрихами только намечен облик девочки–«длинноножки». Постепенно в прекрасный мир ее юности (« Жилось нам на свете светло и просторно…») входит большая социальная тема, чуткое сердце вбирает тревоги и боль «потрясенной планеты». Здесь в лирический строй поэмы вторгаются открыто публицистические строки:
Тревожное небо клубится над нами.
Подходит война к твоему изголовью,
И больше нам взносы платить не рублями,
А, может быть, собственной жизнью и кровью.
Апофеозом короткой, но прекрасной жизни становится завершающая часть поэмы. О нечеловеческих пытках, которым подвергают Зою в фашистском застенке, сказано скупо, но сильно, публицистически остро. Имя и образ московской школьницы, жизнь которой так трагически рано оборвалась, стали легендой:
И уже почти что над снегами,
Легким телом устремясь вперед,
Девочка последними шагами
Босиком в бессмертие идет.
Вот почему в финале поэмы столь закономерно отождествление облика Зои с античной богиней победы – крылатой Никой.
«Василий Теркин» А.Твардовского – крупнейшее, наиболее значительное поэтическое произведение эпохи Великой Отечественной. Если у А.Прокофьева в лиро–эпической поэме «Россия» на первом плане образ Родины, ее поэтичнейшие пейзажи, а действующие лица (братья минометчики Шумовы) изображены в символически–обобщенной манере, то у Твардовского достигнут синтез частного и общего: индивидуальный образ Василия Теркина и образ родины разновелики в художественной концепции поэмы. Это многоплановое поэтическое произведение, объемлющее не только все стороны фронтовой жизни, но и основные этапы Великой Отечественной войны.
В бессмертном образе Василия Теркина воплотились с особой силой черты русского национального характера той эпохи. Демократизм и нравственная чистота, величие и простота героя выявлены средствами народопоэтического творчества, строй мыслей и чувствований героя родствен миру образов русского фольклора.
ПРОЗА
В эпоху Отечественной войны 1812 года многое, по словам Л.Толстого, определяла «скрытая теплота патриотизма». Массовый героизм, какого еще не знала история человечества, душевная сила, стойкость, мужество, безмерная любовь народа к Отчизне раскрылись с особой полнотой в период Великой Отечественной войны. Обостренное патриотическое, социальное и нравственное начало определяли строй мыслей, поступков воинов Советской Армии. Об этом и поведали писатели–публицисты тех лет.
Крупнейшие мастера слова – А.Толстой, Л.Леонов, М.Шолохов – стали и выдающимися публицистами. Популярностью на фронте и в тылу пользовалось яркое, темпераментное слово И.Эренбурга. Важный вклад в публицистику тех лет внесли А.Фадеев, В.Вишневский, Н.Тихонов.
Искусство публицистики за четыре года прошло несколько основных этапов. Если в первые месяцы войны ей была присуща обнаженно–рационалистическая манера, зачастую отвлеченно–схематические способы изображения врага, то в начале 1942 года публицистика обогащается элементами психологического анализа. В огненном слове публициста и митинговая нота. И обращение к душевному миру человека.
Следующий этап совпал с переломом в ходе войны, с необходимостью углубленного социально–политического рассмотрения фашистского фронта и тыла, выяснения коренных причин близящегося поражения гитлеризма и неотвратимости справедливого возмездия. Этими обстоятельствами вызвано обращение к таким жанрам, как памфлет и обозрение.
На завершающем этапе войны появилось тяготение к документальности. Так, например, в «Окнах ТАСС» наряду с графическим исполнением плакатов широко использовался метод фотомонтажа. Писатели и поэты вводили в свои произведения дневниковые записи, письма, фотографии и другие документальные свидетельства.
Публицистика военных лет – качественно иной, по сравнению с предшествующими периодами, этап развития этого боевого и действенного искусства. Глубочайший оптимизм, несокрушимая вера в победу – вот что поддерживало публицистов даже в самые трудные времена. Особую мощь придавало их выступлениям обращение к истории, к национальным истокам патриотизма. Важная особенность публицистики той поры – широкое использование листовки, плаката, карикатуры.
За четыре года войны проза пережила значительную эволюцию. Первоначально война освещалась в очерковом, схематично–беллетризованном варианте. Таковы многочисленные рассказы и повести лета, осени, начала зимы 1942 года. Позже фронтовая действительность постигалась писателями в сложной диалектике героического и повседневного.
Уже в первые два года войны было опубликовано свыше двухсот повестей. Из всех прозаических жанров только очерк и рассказ могли поспорить в популярности с повестью. Повесть – жанр необычный для западноевропейских литератур (многим из них неведом сам термин «повесть». А если он и встречается, как, например, в польской литературе, то означает «роман»), весьма характерен для русской национальной традиции.
В 20–30–е годы доминировали психологически–бытовая, приключенческая и сатирико–юмористическая разновидности жанра. В годы Великой Отечественной (как и в годы гражданской войны) на первое место вышла героическая, романтическая повесть.
Стремление раскрыть суровую и горькую правду первых месяцев войны, достижениями в области создания героических характеров отмечены «Русская повесть» (1942) Петра Павленко и повесть Василия Гроссмана «Народ бессмертен». Однако между этими произведениями есть различия в способах воплощения темы. У П.Павленко событийно–фабульное начало доминирует над раскрытием психологии войны. В повести «Народ бессмертен» образы рядовых солдат и офицеров воссозданы несравненно полнее и глубже.
Перу Ванды Василевской принадлежат повести «Радуга», «Просто любовь». В «Радуге» запечатлена трагедия Украины, разоренной и истекающей кровью, всенародная ненависть к захватчикам, судьба мужественной партизанки Олены Костюк, не склонившей головы перед палачами.
Характерная примета военной прозы 1942 – 1943 годов – появление новелл, циклов рассказов, связанных единством действующих лиц, образом повествователя или лирической сквозной темой. Именно так построены «Рассказы Ивана Сударева» Алексея Толстого, «Морская душа» Л.Соболева, «Март–апрель» В.Кожевникова. Драматизм в этих произведениях оттеняется лирической и одновременно возвышенно–поэтической, романтической чертой, помогающей выявить душевную красоту героя. Углубляется проникновение во внутренний мир человека. Более убедительно и художественно совершенно раскрываются социально–этические истоки патриотизма.
В солдатском окопе, в морском кубрике рождалось особое чувство солидарности – фронтового братства. Л.Соболев в цикле рассказов «Морская душа» создает серию портретных зарисовок героев–моряков; каждый из них – олицетворение мужества и стойкости. Не случайно один из героев новеллы «Батальон четырех» обращается к сражающимся: «Один моряк – моряк, два моряка – взвод, три моряка – рота… Батальон, слушай мою команду…»
Достижения этих писателей были продолжены и развиты К.Симоновым в повести «Дни и ночи» – первом крупном произведении, посвященном битве на Волге. В «Непокоренных» Б.Горбатова на примере семьи Тараса Яценко показано, как пламя сопротивления врагу, даже в его глубоком тылу, постепенно перерастает в пожар всенародной борьбы. Образ офицера легендарной панфиловской дивизии Баурджана Момыш–Улы – искусного и волевого командира, строгого профессионала–военачальника, человека несколько рационалистического, но беззаветно отважного в бою – создает А.Бек в повести «Волоколамское шоссе» (1944).
Углубление историзма, расширение временных и пространственных горизонтов – несомненная заслуга повести 1943–1944 годов. Одновременно шло и укрупнение характеров. В центре повести А.Платонова «Оборона Семидворья» (1943) – мир и война, жизнь и смерть, долг и чувство. Жестокий бой ведет рота старшего лейтенанта Агеева, атакуя захваченную врагом деревеньку в семь дворов. Казалось бы, маленький плацдарм, но за ним – Россия. Сражение показано как тяжкий, упорный, кровавый труд. Агеев внушает своим подчиненным, что «на войне бой бывает кратким, но долгим и постоянным. И более всего война состоит из труда… Солдат теперь не только воин, он строитель своих крепостей…». Размышляя о своем месте в бою, Агеев себе, как офицеру, отводит особую роль: «…трудно сейчас нашему народу – весь мир он несет на своих плечах, так пускай же мне будет труднее всех».
Суровые будни и драматизм воины, осмысленные в масштабе больших социально–нравственных и философских категорий, предстают со страниц повести Л.Леонова «Взятие Великошумска». Раздумья командира танкового корпуса генерала Литовченко, как бы продолжающие прерванную пулей нить размышлений героя повести А. Платонова, являются своеобразной этической доминантой книги: «Народы надо изучать не на фестивалях пляски, а в часы военных испытаний, когда история вглядывается в лицо нации, вымеряя ее пригодность для своих высоких целей…»
Повесть Л.Леонова «Взятие Великошумска» написана в январе–июне 1944 года, когда еще сильно огрызавшийся, но уже заметно «щипаный германский орел» откатывался на исходные рубежи 41–го. Это обусловило особый смысл и тональность книги, придало ее драматизму торжественно–величавый колорит. И хотя роль батальных сцен, как и положено произведению о войне, достаточно велика, все же не они, а раздумья, наблюдения художника организуют внутреннюю структуру книги. Ибо и в войне «моторов», как убежден автор, «прочнее сортовой стали смертная человеческая плоть».
В центре повести судьба танкового экипажа – легендарного Т–34. Очень разных людей сроднила под своей броней «железная квартира» под номером 203. Тут и многоопытный командир танка лейтенант Собольков, и еще не обстрелянный механик–водитель юный Литовченко, и молчаливый радист Дыбок, и разговорчивый башнер Обрядин – песенник, любитель острого слова и нехитрых земных утех.
Композиция повести строится как совмещение двух планов видения жизни: из смотровой щели танка номер 203 и с командного пункта генерала Литовченко (однофамилец механика), командующего танковым корпусом. Но есть еще третий пункт осмысления действительности – с нравственно–эстетической высоты художника, где и тот и другой планы совмещаются.
Автор воссоздает атмосферу танкового боя на всех его этапах: в момент начала атаки, грозной сечи и, наконец, победного финала, показывая, какого нравственного и физического напряжения, тактического искусства и мастерства владения машиной и оружием требует современное сражение. Читатель как бы сам погружается в «горячий смрад машинного боя», испытывая все то, что выпадает на долю солдата, избравшего своим девизом: «Судьба не тех любит, кто хочет жить. А тех, кто победить хочет!» Подвиг 203, «кинжальным рейдом» вспоровшего немецкие тылы, проложил путь к победе танкового корпуса и помог взятию Великошумска.
Картина сражения за Великошумск приобретает черты схватки двух миров, осмыслена как битва двух полярных цивилизаций. С одной стороны, нашествие чудовищной фашистской орды, оснащенной сверх меры современнейшей техникой уничтожения, транспортными средствами, на которых «гвозди – прибивать младенцев для мишеней, негашеная известь и металлические перчатки для пытки пленных…». С другой – олицетворение истинного гуманизма – солдаты, осуществляющие историческую миссию освобождения. Здесь сталкиваются не просто две социальные системы, но прошлое и будущее планеты.
Леонов вплотную подошел к той волнующей теме, которую одновременно с ним воплощали в своем творчестве крупнейшие художники слова А.Толстой, М.Шолохов, А.Твардовский, – к истокам нашей победы, к проблеме национального характера. Национальный склад мышления и чувствования героя, связь поколений – вот что становится предметом пристального исследования писателя. « …Герой, выполняющий долг, не боится ничего на свете, кроме забвения, – пишет Леонов. – Но ему не страшно и оно, когда подвиг его перерастает размеры долга. Тогда он сам вступает в сердце и разум народа, родит подражанье тысяч, и вместе с ними, как скала, меняет русло исторической реки, становится частицей национального характера».
Именно во «Взятии Великошумска», более чем в каком–либо ином предшествующем произведении художника, с особой полнотой и силой выявилась связь Леонова с русской фольклорной традицией. Здесь не только частое обращение героев повести к различным жанрам устного творчества, не только заимствованные из народнопоэтической традиции приемы лепки образов танкистов – при всей их земной сути поистине былинных чудо–богатырей. Пожалуй, важнее то, что сами принципы народного мышления, его нравственно–эстетические устои оказались определяющими при воссоздании внутреннего мира персонажей.
«Взятие Великошумска» Л.Леонова сразу же после выхода в свет воспринималось как художественное полотно, которое сродни малой эпопее. Не случайно один из французских критиков отмечал, что в повести Леонова «есть какая–то торжественность, похожая на полноту реки; она монументальна…» И это правда, ибо прошлое и будущее мира, день нынешний и исторические дали хорошо просматривались со страниц повести.
Кроме того, повесть Леонова – книга широкого философского звучания. В масштабе таких понятий отнюдь не казались чрезмерно пафосными солдатские раздумья («Судьбу прогресса мы, как птенца, держим в наших огрубелых ладонях») или финальная фраза генерала Литовченко, распорядившегося поставить на высокий постамент героическую машину номер 203: «Пусть века смотрят, кто их от кнута и рабства оборонил…»
К концу войны ощутимо тяготение прозы к широкому эпическому осмыслению действительности. Два художника – М.Шолохов и А.Фадеев – особенно чутко улавливают тенденцию литературы. «Они сражались за Родину» Шолохова и «Молодая гвардия» Фадеева отличаются социальной масштабностью, открытием новых путей в трактовке темы войны.
М.Шолохов, верный природе своего таланта, делает смелую попытку изображения Великой Отечественной войны как поистине народной эпопеи. Сам выбор главных героев, рядовых пехоты, – хлебороба Звягинцева, шахтера Лопахина, агронома Стрельцова – свидетельствуют о том, что писатель стремится показать различные слои общества, проследить, как всколыхнулось и грозно зашумело в годину суровых испытаний народное море.
Богат и многообразен духовно–нравственный мир шолоховских героев. Художник рисует широкие картины эпохи: горестные эпизоды отступлений, сцены яростных атак, взаимоотношения солдат и мирных жителей, короткие часы между боями. При этом прослеживается вся гамма человеческих переживаний – любовь и ненависть, строгость и нежность, улыбки и слезы, трагическое и комическое.
В романе А.Фадеева «Молодая гвардия» от прежней аналитичной, «толстовской манеры», присущей автору «Разгрома» и «Последнего из удэге», мало что остается. Фадеев отходит от вымышленного повествования и опирается на конкретные факты и документы. В то же время он пишет свой роман красками, характерными для высокой романтической трагедии, отбирая контрастные тона. Добро и зло, свет и мрак, прекрасное и безобразное стоят на разных полюсах. Границы между понятиями–антагонистами не просто прочерчены, но как бы прорублены. Напряженный эмоционально–экспрессивный стиль полностью отвечает этой манере.
Книга Фадеева романтична и в то же время насыщена острой публицистической мыслью социолога и историка. Она построена на документальном материале и одновременно удивительно поэтична.
Писатель постепенно разворачивает действие. В первой главе звучит отдаленное эхо тревоги, во второй показана уже драма – люди покидают родные места, взрывают шахты, ощущение народной трагедии пронизывает повествование. Идет кристаллизация подполья, проявляются и крепнут связи юных бойцов Краснодона с подпольщиками. Идея преемственности поколений определяет основу фабульного построения книги. Вот почему столь значительное место отводит Фадеев изображению подпольщиков – И.Проценко, Ф.Лютикова. Представители старшего поколения и комсомольцы–молодогвардейцы выступают единой народной силой, противостоящей гитлеровскому «новому порядку».
В «Молодой гвардии» необычайно велика роль поэтики контраста. Писатель чередует неспешно–обстоятельное повествование, где главное место отведено анализу человеческих характеров, с изображением динамизма и стремительности развертывания военных действий на Дону и в самом Краснодонском подполье.
Суровый и строгий реализм соседствует с романтикой, объективированное повествование перемежается взволнованной лирикой авторских отступлений. При воссоздании отдельных образов роль поэтики контраста тоже весьма значительна (строгие глаза Лютикова и задушевность его натуры; подчеркнуто мальчишеская внешность Олега Кошевого и совсем не детская мудрость его решений; лихая беспечность Любови Шевцовой и дерзкая смелость ее поступков, несокрушимая воля). Даже во внешнем облике героев Фадеев не отходит от излюбленного приема: «ясные синие глаза» Проценко и «бесовские искры» в них; «сурово–нежное выражение» глаз Олега Кошевого; белая лилия в черных волосах Ульяны Громовой; «голубые детские глаза с жестким стальным отливом» у Любови Шевцовой.
Этот принцип находит наиболее полное воплощение в обобщенной характеристике молодых людей, становление которых пришлось на предвоенные годы: «Самые, казалось бы, несоединимые черты – мечтательность и действенность, полет фантазии и практицизм, любовь к добру и беспощадность, широта души и трезвый расчет, страстная любовь к радостям земным и самоограничение, – эти, казалось бы, несоединимые черты вместе создали неповторимый облик этого поколения».
Если поэзии, публицистике и прозе первых лет войны был присущ обостренный интерес к далекой исторической поре, то внимание автора «Молодой гвардии» привлекает нелегкая, героическая эпоха 30–х годов как духовно–нравственная почва, на которой созрели столь удивительные плоды. Становление молодогвардейцев приходится именно на 30–е годы, а их стремительное возмужание – на начало 40–х годов. Наиболее значительной заслугой писателя следует считать художнически проникновенное изображение молодого поколения. Это прежде всего не по летам граждански зрелый, умный, обладающий прирожденным талантом организатора Олег Кошевой. Это рядовые участники подпольной организации, характеры которых мастерски индивидуализированы: поэтическая натура мечтательной, душевно глубокой и тонкой Ульяны Громовой, темпераментной и безрассудно храброй Любови Шевцовой, преисполненного жаждой подвига Сергея Тюленина – мальчишки «с орлиным сердцем».
Фашисты обрекли молодогвардейцев на нечеловеческие муки и казнили их. Однако зловещие краски войны не могут одолеть светлых, ликующих тонов жизни. Трагизм остается, но трагедия безысходности снята, преодолена жертвой во имя народа, во имя будущего человечества.
ДРАМАТУРГИЯ
За годы войны было создано свыше трехсот пьес. Не все они увидели свет рампы. Лишь немногим посчастливилось пережить свое время. Среди них «Фронт» А.Корнейчука, «Нашествие» Л.Леонова, «Русские люди» К.Симонова, «Офицер флота» А.Крона, «Песнь о черноморцах» Б.Лавренева, «Сталинградцы» Ю. Чепурина и некоторые другие.
Пьесы, появившиеся в самом начале войны и созданные еще на волне довоенных настроений, оказались далекими от трагической обстановки первых месяцев тяжелых боев. Потребовалось время, чтобы художники смогли осознать свершившееся, верно его оценить и по–новому осветить. Переломным этапом в драматургии стал 1942 год.
Драма Л.Леонова «Нашествие» создавалась в самое трудное время. Небольшой город, где развертываются события пьесы, – символ всенародной борьбы с захватчиками. Значительность авторского замысла в том, что конфликты местного плана осмысливаются им в широком социально–философском ключе, вскрываются истоки, питающие силу сопротивления.
Действие пьесы происходит в квартире доктора Таланова. Неожиданно для всех из заключения возвращается сын Таланова Федор. Почти одновременно в город вступают немцы. А вместе с ними появляется бывший владелец дома, в котором живут Талановы, купец Фаюнин, ставший вскоре городским головой.
От сцены к сцене нарастает напряженность действия. Честный русский интеллигент врач Таланов не мыслит своей жизни в стороне от борьбы. Рядом с ним его жена, Анна Павловна, и дочь Ольга. Не стоит вопрос о необходимости борьбы в тылу врага и для председателя горсовета Колесникова: он возглавляет партизанский отряд. Это один – центральный –пласт пьесы. Однако Леонов, мастер глубоких и сложных драматических коллизий, не довольствуется только таким подходом. Углубляя психологическую линию пьесы, он вводит еще одно лицо – сына Талановых.
Судьба Федора оказалась запутанной, непростой. Избалованный в детстве, эгоист, себялюбец. Он возвращается в отчий дом после трехлетнего заключения, где отбывал наказание за покушение на жизнь любимой женщины. Федор угрюм, холоден, насторожен. Не случайно его бывшая няня Демидьевна так отзывается о нем: «Люди жизни не щадят, с врагом бьются. А ты все в сердце свое черствое глядишь». Действительно, сказанные в начале пьесы слова его отца о всенародном горе не трогают Федора: личные невзгоды заслоняют все остальное. Его мучит утраченное доверие людей, потому–то Федору неуютно на свете. Умом и сердцем мать и няня поняли, что под шутовской маской Федор спрятал свою боль, тоску одинокого, несчастного человека, но принять его прежнего – не могут. Отказ Колесникова взять Федора в свой отряд еще больше ожесточает сердце молодого Таланова.
Потребовалось время, чтобы этот живший когда–то только для себя человек стал народным мстителем. Схваченный гитлеровцами, Федор выдает себя за командира партизанского отряда, чтобы умереть за него. Психологически убедительно рисует Леонов возвращение Федора к людям. В пьесе последовательно раскрыто, как война, общенародное горе, страдания зажигают в людях ненависть и жажду мщения, готовность отдать свою жизнь ради победы. Именно таким мы видим Федора в финале драмы.
Для Леонова закономерен интерес не просто к герою, но к человеческому характеру во всей сложности и противоречивости его натуры, складывающейся из социального и национального, нравственного и психологического. Одновременно с выявлением закономерностей борьбы на гигантском фронте сражений художник–философ, художик–психолог не уходил и от задачи показа борений индивидуальных страстей, чувств и стремлений человеческих.
Этот же прием нелинейного изображения использован драматургом и при создании образов отрицательных персонажей: поначалу неприметного, мстительного Фаюнина, стеснительно–угодливого Кокорышкина, мгновенно меняющего личину при смене власти, целой галереи фашистских головорезов. Верность правде делает образы жизненными даже в том случае, если они предстают в сатирическом, гротескном освещении.
Сценическая история произведений Леонова периода Великой Отечественной войны (кроме «Нашествия» широкой известностью пользовалась и драма « Ленушка», 1943), обошедших все основные театры страны, лишний раз подтверждает несправедливость упреков отдельных критиков, писавших о недоходчивости, камерности леоновских пьес, о переусложненности образов и языка. При театральном воплощении леоновских пьес учитывалась их особая драматургическая природа. Так, при постановке «Нашествия» в Московском Малом театре (1942) И.Судаков сначала основной фигурой видел Федора Таланова, но в ходе репетиций акценты постепенно смещались и в центре стали мать Федора, его няня Демидьевна как олицетворение русской матери. В театре им.Моссовета режиссер Ю. Завадский трактовал спектакль как психологическую драму, драму незаурядного человека Федора Таланова.
Если Л.Леонов тему героического подвига и несокрушимости патриотического духа раскрывает средствами углубленного психологического анализа, то К.Симонов в пьесе «Русские люди» (1942), ставя те же проблемы, использует приемы лирики и публицистики открытой народной драмы. Действие в пьесе развертывается осенью 1941 года на Южном фронте. В фокусе авторского внимания как события в отряде Сафонова, находящегося неподалеку от города, так и ситуация в самом городе, где хозяйничают оккупанты.
В отличие от довоенной пьесы «Парень из нашего города», композиция которой определялась судьбой одного персонажа – Сергея Луконина, теперь Симонов создает произведение с большим количеством персонажей. Массовость героизма подсказал художнику иной путь – искать исключительных героев не надо, их много, они среди нас. « Русские люди» – пьеса о мужестве и стойкости простых людей, владевших до войны очень мирными профессиями: шофере Сафонове, его матери Марфе Петровне, девятнадцатилетней Вале Анощенко, возившей председателя горсовета, фельдшере Глобе. Им бы строить дома, учить детей, творить прекрасное, любить, но жестокое слово «война» развеяло все надежды. Люди берут винтовки, надевают шинели, идут в бой.
Защита Отечества. Что же стоит за этим? Прежде всего страна, воспитавшая в человеческих сердцах самые гуманные чувства – любовь и уважение к людям разных национальностей, гордость за человеческое достоинство. Это и тот родной уголок, с которым связаны первые детские впечатления, остающиеся в душе на всю жизнь. Здесь и достигает особой высоты публицистическая нота, органически слитая с формой лирической исповеди. Самое заветное произносит разведчица Валя, уходя на опасное задание: «Родина, Родина… наверное, что–то большое представляют, когда говорят. А я нет. У нас в Ново–Николаевске изба на краю села стоит и около речка и две березки. Я качели на них вешала. Мне про Родину говорят, а я все эти две березки вспоминаю».
Драматург изображает войну во всем ее суровом и грозном обличье, он не боится показать жесточайшие испытания, смерть защитников Отечества. Большая удача художника – образ военфельдшера Глобы. За внешней грубоватостью, насмешливостью у этого человека скрыты душевная щедрость, русская удаль, дерзкое презрение к смерти.
Пьеса «Русские люди» уже летом 1942 года, в тяжелейшую пору войны, была поставлена на сцене ряда театров. Английский журналист А.Верт, присутствовавший на одном из спектаклей, особо отмечал впечатление, которое произвел на зрителей эпизод ухода Глобы на задание, откуда он не вернется: «Я помню, как мертвая тишина, не нарушавшаяся в течение по крайней мере десяти секунд, царила в зале филиала Московского Художественного театра, когда опустился занавес в конце 6–й картины. Ибо последними словами в этой сцене было: «Ты слыхал или нет, как русские люди на смерть уходят?» Многие из женщин в зрительном зале плакали…»
Успех пьесы объяснялся и тем, что драматург показал врага не как примитивного изувера и садиста, а как изощренного, уверенного в своей безнаказанности «покорителя» Европы и мира.
Темой ряда интересных драматических произведений стали жизнь и героические деяния нашего флота. Среди них психологическая драма А.Крона «Офицер флота» (1944), лирическая комедия Вс.Азарова, Вс. Вишневского, А.Крона «Раскинулось море широкое» (1942), лирико–патетическая оратория Б.Лавренева «Песня о черноморцах»(1943).
Героико–романтическому пафосу в пьесе Б.Лавренева подчинено все: и выбор места действия (Севастополь. Овеянный славой легендарного мужества), и особые принципы укрупненного изображения человеческих характеров, когда анализ отдельных поступков сочетается с воплощением высокой символики народного духа, и, наконец, постоянные обращения к героическому прошлому города–крепости. Бессмертные имена Нахимова и Корнилова зовут нынешних матросов и офицеров к подвигам.
Сюжетом драмы послужил один из эпизодов обороны Севастополя. Вся пьеса пронизана мыслью – стоять на смерть, даже больше: «Мы и после смерти должны стоять как вкопанные». Драма заканчивается гибелью гвардейской батареи, которая, расстреляв все снаряды, вызывает огонь на себя.
Особое место в драматургии военных лет принадлежит такому своеобразному жанру, как сатирическая пьеса. Значение «Фронта! (1942) А.Корнейчука прежде всего в типических отрицательных образах, в той силе, с которой осмеяны драматургом рутинные, косные методы ведения войны, отсталые, но самонадеянные военачальники.
Сатирическим замыслом пьесы продиктован уже сам выбор фамилий персонажей. Вот редактор фронтовой газеты Тихий – трусливый, безынициативный, робкий человек. Вместо того чтобы поддерживать нужные хорошие начинания, он, напуганный грубым окриком командующего фронта Горлова, лепечет: «Виноват, товарищ командующий. Учтем, выправим, постараемся». Под стать Тихому начальник разведки Удивительный, развязный корреспондент Крикун, невежда и солдафон Хрипун, а также лебезящий перед командующим фронта, но непременно грубый с подчиненными Местный – «мэр города», спешащий на банкете в честь командующего прежде допить вино. А затем уже «отдать все силы фронту». Оружие, используемое драматургом для разоблачения всех этих приспособленцев, захребетников, ищущих легкой жизни, – беспощадный, злой смех.
Образ Горлова создан средствами комического – от иронии до сарказма. Пользуясь своим положением, он преимущественно смеется над другими, хотя при этом, выписанный красками сатирического памфлета, сам предстает в трагическом виде. Вот Горлову стало известно о выступлении генерала Огнева в печати с критической статьей. Следует ироническая тирада по его адресу: «Он у нас в щелкоперы записался… В писатели полез!» Достаточно члену Военного Совета Гайдару выразить сомнение в точности горловских сведений о танках противника, как командующий самоуверенно перебивает:
«– Ерунда! Нам точно известно. Что на станции у них пятьдесят танков…
(– А если из–за реки бросят?…)
– А если землетрясение?… (смеется)».
Горлов чаще всего пользуется иронией в борьбе с теми, кого он считает слабыми военачальниками. Интонации гоголевского городничего, издевающегося над купцами в зените своего мнимого торжества, мы слышим в голосе Горлова, когда тот встречает Колоса и Огнева после удачно проведенной им операции. Не замечая, что он накануне своего падения, Горлов по–прежнему наступает: «Что же это вы так сегодня вырядились? Думаете, поздравлять будем, банкет вам устроим? Нет, голубчики, ошиблись!»
До конца пьесы ничто не может поколебать самодовольства Горлова. Его уверенности в своей непогрешимости и незаменимости – ни военные неудачи, не гибель сына, ни настойчивые советы брата добровольно отказаться от своего поста.
Корнейчук изнутри, посредством мнимозначительных афоризмов и горловской иронии над всеми, кто противостоит командующему фронтом, раскрывает консерватизм Горлова, его нежелание ориентироваться в обстановке, неумение руководить. Насмешки Горлова над окружающими – средство саморазоблачения персонажа. В пьесе Корнейчука – смех над смехом Горлова – особый сатирический способ раскрытия типических черт характера.
В пьесе «Фронт» И.Горлову и его ближайшему окружению противостоят Огнев, Мирон Горлов, Колос, Гайдар и др. Это они разоблачают Горлова. Причем не только и не столько на словах, сколько всей своей деятельностью.
Пьеса «Фронт» вызвала живой отклик в армии и в тылу. О ней упоминают в своих мемуарах и военачальники. Так, бывший начальник оперативного отдела генерального штаба С.М.Штеменко писал: «И хотя у нас в Генштабе каждая минута была тогда на счету, пьесы прочли даже самые знатные. Всей душой мы были на стороне Огнева и высказывались против Горлова».
В конце 1942 года премьеры спектакля «Фронт», прошли во многих театрах страны. При всем различии трактовки пьесы режиссеры и актеры были непримиримыми к Горлову как к конкретному лицу, ответственному за многие военные неудачи. Лучшим был спектакль, поставленный режиссером Р.Симоновым, в котором актер А.Дикий сурово и бескомпромиссно осудил Горлова и горловщину как синоним невежества, отсталости, зазнайства, как источник многих бедствий и поражений начального этапа войны.
В годы войны создавались пьесы о нашем героическом тыле, о беспримерном трудовом энтузиазме миллионов, без которого немыслимы были бы победы на фронтах. К сожалению, в большинстве своем эти произведения не достигли того эстетического уровня и силы эмоционального воздействия, которыми были отмечены пьесы военно–исторического плана.
Определенных достижений добилась в этот период историческая драма. Были написаны такие исторические пьесы, как дилогия А.Толстого «Иван Грозный», трагедия В.Соловьева «Великий государь» и др.
В области музыки самые значительные эстетические высоты были завоеваны массовой песней и симфонией. Вершиной симфонического искусства справедливо считается Седьмая симфония Дмитрия Шостаковича, написанная в Ленинграде в страшную блокадную пору 42–го. А. Толстой так выразил свой впечатление от этого произведения. Как бы венчающего усилия советских художников той трагической. Но по–прежнему живо волнующей нас поры: «Гитлеру не удалось взять Ленинград и Москву… Ему не удалось повернуть русский народ на обглоданные кости пещерного жития. Красная Армия создала грозную симфонию мировой победы. Шостакович прильнул ухом к сердцу родины и сыграл песнь торжества…
На угрозу фашизма – обесчеловечить человека – он ответил симфонией о победном торжестве всего высокого и прекрасного, созданного гуманитарной культурой…»
